Сергей Коковин: Малый бизнес стабилизирует рынок
Ведущий научный сотрудник Международной лаборатории теории рынков и пространственной экономики кандидат физико-математических наук Сергей Коковин рассказывает сначала о монополистической конкуренции, затем о будущем мастер-классе на Зимнем фестивале науки - об экономических моделях политики
Ведущий научный сотрудник Международной лаборатории теории рынков и пространственной экономики кандидат физико-математических наук Сергей Коковин рассказывает сначала о монополистической конкуренции, затем о будущем мастер-классе на Зимнем фестивале науки - об экономических моделях политики
- Бессознательно кажется, что большие кампании делают погоду на рынках, а маленькие не то, чтобы мешаются между ними, а практически незаметно заполняют маргинальные ниши, не замечаемые гигантами. И вдруг, Вы говорите, конкурируют…
- Спрос ведь единый. Возьмем рынок одежды, там есть всем известные бренды, а есть сотни мелких фирм, которые шьют что-то для малочисленных поклонников. Доля спроса покрываемая мелкими фирмами может быть большой или малой, но в любом случае их конкуренция существенно «поджимает» зону маневра для крупных – иногда по качеству, иногда по цене. Попробуй задрать цену – в ответ набежит больше мелких фирм и займут твою нишу, вход же свободен.
- Ваш семинар, который прошел в Вышке 26 января, назывался «Монополистическая конкуренция больших и малых фирм». Немного странно, как «черный снег», опять же, принято считать, что это разные явления – монополия и конкуренция.
- Для угля или цемента странно, а вот на большинстве рынков дифференционного продукта именно это сочетание и реализуется. Дифференционный продукт – это продукт не совсем однородный, имеющий вариации, бренды, что препятствует полному переходу клиентов к фирме с наименьшей ценой, эластичность спроса неполная. Скажем, штаны штанам рознь, и одно пиво не чета другому пиву. Поэтому каждый производитель такого товара ведет себя как монополист со своей ценой, хотя понимает частичную заменяемость товара с другими брендами и открытый вход на рынок.
В глазах теоретика «совершенная» конкуренция, это когда каждый конкурент не надеется, что он повлияет на цену. Например, производитель угля, изменяя свой выпуск, не имеет в виду формирование мировой цены. Он один из тысячи. А производитель кофточек своей ценой управляет – вот в чем разница! Словосочетание «монополистическая конкуренция» означает «нас много, но каждый сам управляет своей ценой».
Ресурсы чаще бывают однородным товаром – зерно, уголь, нефть, металл, цемент определенной марки, бензин и т.д. А конечные продукты - кофточки, пельмени, напитки, украшения – другого поля ягода. Производитель может установить любую цену, понимая, что конкуренция с ним только частичная. Например, увеличит пекарь на свои булочки цену процентов на 10%, и не все покупатели, которые к этим булочкам привыкли, тотчас отхлынут. Поэтому он выбирает сочетание цена-объем, дающее максимальный прямоугольник под кривой спроса – максимальную операционную прибыль. Эта сумма должна покрыть инвестиции или фиксированные издержки: аренду и др. Поэтому, несмотря на свободу входа, операционная прибыль у всех положительна, просто у худших из выживших фирм она едва покрывает фиксированные издержки.
Мой вчерашний доклад касался случая, когда на рынке товара типа кофточек присутствует несколько больших фирм и множество мелких, как песок, которые входят-выходят-возвращаются. Главный результат анализа формальной модели такого рынка - что эти маленькие компании стабилизируют цену. Чуть общий спрос понизился – часть маленьких фирм вышла из рынка, немножко уровень спроса повысился – мелкие тут же прибегут, заполнят пустующие ниши. Их приток и отток может полностью стабилизировать цену, делать ее независимой от числа и поведения больших фирм, даже когда они занимает 60-70%, и больше объема продаж. Вывод необычный, спорный, много теоретиков почувствуют себя задетыми: интуитивно казалось, крупные фирмы должны диктовать цену.
- А какая логика доказательства этого утверждения?
- Сильно стабилизируются входом и выходом мелких фирм такие рынки, где напряженность конкуренции можно представить одним параметром: скажем, суммарным выпуском в отрасли или средней ценой. А где картина более сложная, где речь идет о нескольких параметрах, эффекта стабилизации может и не произойти.
- А можно объяснить механизм всего этого?
- Конечно. Предположим, я – мелкая фирма, и думаю, идти мне на этот рынок или нет. Скажем, средняя цена конкурентов повысилась. Это означает, что для меня появилось поле деятельности. Обычно, фирма должна окупать фиксированные издержки с операционной прибыли. При этом существует т.н. эффект масштаба, чем больше количество клиентов, тем лучше я окупил свои фиксированные затраты. Выбор комбинации цена-объем ограничен кривой спроса. Зная ее эластичность (грубо говоря, наклон), предприниматель пытается управлять соотношением цена/количество клиентов, чтобы управляя этим четырехугольником окупить свои фиксированные затраты. Если эти фиксированные затраты, например, на аренду помещений постоянны, одинаковы среди входящих на рынок фирм, то и выбранные прямоугольники фирм одинаковы, и напряженность конкуренции стабилизируется, становится мировой константой, вроде как число «пи». Этот эффект стабилизации возникает на рынках, где напряженность конкуренции можно скаляризировать: чем больше напряженность конкуренции, тем у меня меньше прибыли, и наоборот. Раз предельная фирма (на грани входа в отрасль) своей операционной прибылью вчера и сегодня окупала одинаковые фиксированные траты, а прибыль зависит от напряженности конкуренции, значит и напряженность вчера и сегодня бала одинакова, хоть бы число крупных фирм удвоилось или уменьшилось вдвое.
- В чем практическая польза от этого знания?
- Для менеджеров крупных компаний, в случае эффекта стабилизации, нет выгоды вести себя «стратегически», то есть обдумывать последствия для рынка в целом от каждого своего шага. Каждый шаг можно планировать как отдельный проект, не потрясающий цен рынка. Каждый свой проект можно пустить в свободное плавание, как маленькое предприятие. Например, если есть менеджер, который разработал новый тип ботинок, топ- менеджер ему говорит: «Веди себя как маленькая фирма. Сможешь окупить затраты на разработку, я проект приму, не сможешь – не приму». Внутри фирмы множество проектов могут конкурировать друг с другом. Для государства же и органов типа ФАС стабилизация некоторых означает, что не нужно их регулировать и заботиться о том, одна ли там крупная фирма или две. Лишь бы вход мелких был свободен.
- При свободе входа большим компаниям труднее выживать?
- Нет, они обычно имеют преимущество эффективности и живут хорошо, но при свободе входа понимают, что возможности двигать цену рынка как заблагорассудится - нет.
- Не по этой ли самой причине наш Президент намедни сказал, что стране мелкие авиакомпашки не нужны, нужны большие солидные авиаперевозчики?
- Возможно, крупные авиакомпании лоббируют ограничение рынка, чтобы им манипулировать.
- Вопрос по другой теме: на мастер-классе во время приближающегося Зимнего фестиваля науки ВШЭ Вы планируете говорить об «экономических моделях политики», что это означает?
- Такие модели можно разделить на три группы, в ходя Фестиваля (в отличие от моего спецкурса) я коснусь только одного. А именно – модели борьбы политических партий, не затрагивая ни моделей невыборных систем (монархий, диктатур), ни нормативной «теории общественного выбора», выясняющей каким должен быть идеальный выборный закон.
Подобные курсы теоретической политики читаются на экономических факультетах ведущих университетов мира, курс этот более-менее отстоялся. На русский язык переведена книга Миллера “Общественный выбор”, еще не переведен, но вскоре, я полагаю, появится на русском языке монография Торстен Перссон и Гвидо Табеллини «Политическая экономия». Так вот, я перескажу классические в этой группе исследований любопытные выводы про конвергенцию политических программ.
Например, в двухпартийной политической системе возникает конвергенция партийных программ, то есть, борясь за популярность две партии, например, демократическая и республиканская в США, сближают свои заявляемые позиции. Механизм этому следующий. Например, левые хотят больше налогов и больше общественных благ: дорог, бесплатной медицины и образования. А люди экономически-правых взглядов считают, что лучше налогов поменьше, а образование детям они сами купят. Что доля средств, распределяемая через государство (государство собрало, государство потратило) должна быть поменьше. Пусть, каким-то образом население страны распределено по этой шкале взглядов: от крайне левых до ультраправых. Поскольку обе партии хотят собрать не менее половины голосов, то свою политическую программу они должны расположить поближе к центру, конкурентная борьба их делает одинаковыми, вот что называют конвергенцией. Скажем, в США до 90-х годов, некоторые журналисты возмущались, что политические программы республиканцев и демократов было невозможно различить, словно их писал один человек. А если посмотреть теоретически, это и есть признак хорошо работающей политической системы: обе партии старались удовлетворить нужды медианного политического избирателя, а не маргиналов.
- Интересно, можно ли проанализировать с этой точки зрения политические программы партий, представленных в нашем Учредительном собрании…
- Нет, социальные лозунги были похожи, но вообще, в такие периоды как сейчас, возникает скорее поляризация программ. Иногда она возникает из-за многомерности программ, одни программы идут по экономическому вектору, другие – по оси национализма. Кроме этого, бывает, что поляризовано население, тогда и партии поляризуются. Электорат уже не выглядит как однородное облако, а мы видим в одной точке сгущение и в другой точке сгущение. Одна партия работает на одну группу, а вторая – на вторую, а между ними – провал.
- Вы говорите о поляризации, но наши партии часто упрекаются журналистами за то, что их программы об одном и том же, даже «Правое дело» и то в своих обещаниях ничуть не уступает коммунистам.
- Да, в социальном блоке что-то похожее на конвергенцию, лозунги стремились ближе к центру, поскольку население не очень поляризовано. А вот национализм Жириновского контрастировал с полит-корректностью Явлинского.
- То есть классовых противоречий в нашем обществе…
- они есть, но они сейчас не столь обострены.
 |
| S. Kokovin |
- Ваш семинар, который прошел в Вышке 26 января, назывался «Монополистическая конкуренция больших и малых фирм». Немного странно, как «черный снег», опять же, принято считать, что это разные явления – монополия и конкуренция.
- Для угля или цемента странно, а вот на большинстве рынков дифференционного продукта именно это сочетание и реализуется. Дифференционный продукт – это продукт не совсем однородный, имеющий вариации, бренды, что препятствует полному переходу клиентов к фирме с наименьшей ценой, эластичность спроса неполная. Скажем, штаны штанам рознь, и одно пиво не чета другому пиву. Поэтому каждый производитель такого товара ведет себя как монополист со своей ценой, хотя понимает частичную заменяемость товара с другими брендами и открытый вход на рынок.
В глазах теоретика «совершенная» конкуренция, это когда каждый конкурент не надеется, что он повлияет на цену. Например, производитель угля, изменяя свой выпуск, не имеет в виду формирование мировой цены. Он один из тысячи. А производитель кофточек своей ценой управляет – вот в чем разница! Словосочетание «монополистическая конкуренция» означает «нас много, но каждый сам управляет своей ценой».
Ресурсы чаще бывают однородным товаром – зерно, уголь, нефть, металл, цемент определенной марки, бензин и т.д. А конечные продукты - кофточки, пельмени, напитки, украшения – другого поля ягода. Производитель может установить любую цену, понимая, что конкуренция с ним только частичная. Например, увеличит пекарь на свои булочки цену процентов на 10%, и не все покупатели, которые к этим булочкам привыкли, тотчас отхлынут. Поэтому он выбирает сочетание цена-объем, дающее максимальный прямоугольник под кривой спроса – максимальную операционную прибыль. Эта сумма должна покрыть инвестиции или фиксированные издержки: аренду и др. Поэтому, несмотря на свободу входа, операционная прибыль у всех положительна, просто у худших из выживших фирм она едва покрывает фиксированные издержки.
Мой вчерашний доклад касался случая, когда на рынке товара типа кофточек присутствует несколько больших фирм и множество мелких, как песок, которые входят-выходят-возвращаются. Главный результат анализа формальной модели такого рынка - что эти маленькие компании стабилизируют цену. Чуть общий спрос понизился – часть маленьких фирм вышла из рынка, немножко уровень спроса повысился – мелкие тут же прибегут, заполнят пустующие ниши. Их приток и отток может полностью стабилизировать цену, делать ее независимой от числа и поведения больших фирм, даже когда они занимает 60-70%, и больше объема продаж. Вывод необычный, спорный, много теоретиков почувствуют себя задетыми: интуитивно казалось, крупные фирмы должны диктовать цену.
- А какая логика доказательства этого утверждения?
- Сильно стабилизируются входом и выходом мелких фирм такие рынки, где напряженность конкуренции можно представить одним параметром: скажем, суммарным выпуском в отрасли или средней ценой. А где картина более сложная, где речь идет о нескольких параметрах, эффекта стабилизации может и не произойти.
- А можно объяснить механизм всего этого?
- Конечно. Предположим, я – мелкая фирма, и думаю, идти мне на этот рынок или нет. Скажем, средняя цена конкурентов повысилась. Это означает, что для меня появилось поле деятельности. Обычно, фирма должна окупать фиксированные издержки с операционной прибыли. При этом существует т.н. эффект масштаба, чем больше количество клиентов, тем лучше я окупил свои фиксированные затраты. Выбор комбинации цена-объем ограничен кривой спроса. Зная ее эластичность (грубо говоря, наклон), предприниматель пытается управлять соотношением цена/количество клиентов, чтобы управляя этим четырехугольником окупить свои фиксированные затраты. Если эти фиксированные затраты, например, на аренду помещений постоянны, одинаковы среди входящих на рынок фирм, то и выбранные прямоугольники фирм одинаковы, и напряженность конкуренции стабилизируется, становится мировой константой, вроде как число «пи». Этот эффект стабилизации возникает на рынках, где напряженность конкуренции можно скаляризировать: чем больше напряженность конкуренции, тем у меня меньше прибыли, и наоборот. Раз предельная фирма (на грани входа в отрасль) своей операционной прибылью вчера и сегодня окупала одинаковые фиксированные траты, а прибыль зависит от напряженности конкуренции, значит и напряженность вчера и сегодня бала одинакова, хоть бы число крупных фирм удвоилось или уменьшилось вдвое.
- В чем практическая польза от этого знания?
- Для менеджеров крупных компаний, в случае эффекта стабилизации, нет выгоды вести себя «стратегически», то есть обдумывать последствия для рынка в целом от каждого своего шага. Каждый шаг можно планировать как отдельный проект, не потрясающий цен рынка. Каждый свой проект можно пустить в свободное плавание, как маленькое предприятие. Например, если есть менеджер, который разработал новый тип ботинок, топ- менеджер ему говорит: «Веди себя как маленькая фирма. Сможешь окупить затраты на разработку, я проект приму, не сможешь – не приму». Внутри фирмы множество проектов могут конкурировать друг с другом. Для государства же и органов типа ФАС стабилизация некоторых означает, что не нужно их регулировать и заботиться о том, одна ли там крупная фирма или две. Лишь бы вход мелких был свободен.
- При свободе входа большим компаниям труднее выживать?
- Нет, они обычно имеют преимущество эффективности и живут хорошо, но при свободе входа понимают, что возможности двигать цену рынка как заблагорассудится - нет.
- Не по этой ли самой причине наш Президент намедни сказал, что стране мелкие авиакомпашки не нужны, нужны большие солидные авиаперевозчики?
- Возможно, крупные авиакомпании лоббируют ограничение рынка, чтобы им манипулировать.
- Вопрос по другой теме: на мастер-классе во время приближающегося Зимнего фестиваля науки ВШЭ Вы планируете говорить об «экономических моделях политики», что это означает?
- Такие модели можно разделить на три группы, в ходя Фестиваля (в отличие от моего спецкурса) я коснусь только одного. А именно – модели борьбы политических партий, не затрагивая ни моделей невыборных систем (монархий, диктатур), ни нормативной «теории общественного выбора», выясняющей каким должен быть идеальный выборный закон.
Подобные курсы теоретической политики читаются на экономических факультетах ведущих университетов мира, курс этот более-менее отстоялся. На русский язык переведена книга Миллера “Общественный выбор”, еще не переведен, но вскоре, я полагаю, появится на русском языке монография Торстен Перссон и Гвидо Табеллини «Политическая экономия». Так вот, я перескажу классические в этой группе исследований любопытные выводы про конвергенцию политических программ.
Например, в двухпартийной политической системе возникает конвергенция партийных программ, то есть, борясь за популярность две партии, например, демократическая и республиканская в США, сближают свои заявляемые позиции. Механизм этому следующий. Например, левые хотят больше налогов и больше общественных благ: дорог, бесплатной медицины и образования. А люди экономически-правых взглядов считают, что лучше налогов поменьше, а образование детям они сами купят. Что доля средств, распределяемая через государство (государство собрало, государство потратило) должна быть поменьше. Пусть, каким-то образом население страны распределено по этой шкале взглядов: от крайне левых до ультраправых. Поскольку обе партии хотят собрать не менее половины голосов, то свою политическую программу они должны расположить поближе к центру, конкурентная борьба их делает одинаковыми, вот что называют конвергенцией. Скажем, в США до 90-х годов, некоторые журналисты возмущались, что политические программы республиканцев и демократов было невозможно различить, словно их писал один человек. А если посмотреть теоретически, это и есть признак хорошо работающей политической системы: обе партии старались удовлетворить нужды медианного политического избирателя, а не маргиналов.
- Интересно, можно ли проанализировать с этой точки зрения политические программы партий, представленных в нашем Учредительном собрании…
- Нет, социальные лозунги были похожи, но вообще, в такие периоды как сейчас, возникает скорее поляризация программ. Иногда она возникает из-за многомерности программ, одни программы идут по экономическому вектору, другие – по оси национализма. Кроме этого, бывает, что поляризовано население, тогда и партии поляризуются. Электорат уже не выглядит как однородное облако, а мы видим в одной точке сгущение и в другой точке сгущение. Одна партия работает на одну группу, а вторая – на вторую, а между ними – провал.
- Вы говорите о поляризации, но наши партии часто упрекаются журналистами за то, что их программы об одном и том же, даже «Правое дело» и то в своих обещаниях ничуть не уступает коммунистам.
- Да, в социальном блоке что-то похожее на конвергенцию, лозунги стремились ближе к центру, поскольку население не очень поляризовано. А вот национализм Жириновского контрастировал с полит-корректностью Явлинского.
- То есть классовых противоречий в нашем обществе…
- они есть, но они сейчас не столь обострены.
С сайта НИУ ВШЭ
Дата
1 февраля
2012
В статье упомянуты
Персоны